Фрагменты из книги “Подвижники”

Инквизиционные судьи, давно разучившиеся видеть всякий отблеск божественного света, должны были найти бесовщину, и они нашли в знаменитом дереве, стоявшем на земле Бурлемонов. И Жаннетту сожгли под тем формальным предлогом, что в детстве она вместе со всей деревенской ребятней вела хороводы вокруг древнего бука, о котором ей рассказывали волшебные сказки.

"Есть около Домреми одно дерево, которое называется дерево Дам, а другие называют его деревом Фей. Около дерева есть ключ. Я слышала, что больные лихорадкой пьют из этого ключа и ходят за этой водой, чтобы вылечится. Это я сама видела, но не знаю, вылечиваются ли они или нет. Я слышала, что больные, когда могут встать, идут к дереву плясать. Это дерево, бук, и от него в мае берут праздничную зелень". "Говорят, что около дерева есть в земле мандрагора. Точного места я не знаю; говорили, что над ним растет орешник. Мандрогоры я никогда не видела. Говорят, это такая вещь, которой лучше не видеть и лучше у себя не держать; к чему она служит, не знаю. Будто бы она приносит богатство, но я в это не верю, и мои Голоса никогда мне об этом не говорили ничего". "Иногда я летом ходила плясать с другими девочками и плела у этого дерева венки для образа Божьей Матери, которой в Домреми. И насколько слышала от старших, но не моего рода, что там водились феи. И слышали от одной женщины, что она видела этих фей, но не знаю, правда ли это. Я никаких фей, насколько знаю, не видела никогда, ни у дерева, ни где бы то ни было. Я видала, как девочки вешали венки на ветви этого дерева, и сама вешала с другими девочками; иногда они уносили их, а иногда оставляли"

"Я слышала от моего брата, что в краю говорили, будто это случилось со мной от дерева Фей; но это не так, и я прямо сказала ему обратное".

Было немыслимо, чтобы светлые силы, охраняющие мир, теперь оставили его до конца. Ведь и теперь сам архангел Михаил так явно охранял от завоевателей свою нормандскую обитель. Жанна знала, кроме того, что и её родной край издавна посвящен архангелу Михаилу. И целый ряд мест, в Барруа ив Лотарингии, носил имя архангела. Даже прямо напротив Домреми, на правом берегу реки, крошечная деревушка Монсель - сокращение от Мон - Мишель - по сей день хранит воспоминание о часовне, которая была там воздвигнута во имя архангела в незапамятные времена, - её больше не существовало, кажется, уже при Жаннетте. (стр. 288-289)

"Мне было тринадцать лет, когда мне было откровение от Господа, через Голос, который учил, как я должна себя вести. Первый раз я очень испугалась. Голос пришел около полудня, летом, когда я была в саду моего отца. В тот день был пост, а накануне я не постилась. Я услыхала голос справа, со стороны церкви. Я редко слышу его без света. Свет бывает с той же стороны, с которой слышен Голос; и тогда бывает обыкновенно сильный свет… После того как я слышала его три раза, я узнала, что - это голос ангела.

Я увидела перед своими глазами архангела Михаила. И он был не один, его сопровождали ангелы небесные.

Этот Голос всегда меня хранил, и я его хорошо понимаю… Мне хотелось бы, чтобы, все слышали голос так же хорошо, как и я.

В первый раз, что я услышала Голос, я дала обет сохранить девственность, пока богу угодно." (стр. 290)

"Это голос святой Екатерины и святой Маргариты. Их лица увенчаны прекрасными венцами, Очень богато и очень роскошно… Я знаю очень хорошо, что это они, и отличаю их одну за другой… Что это они, я узнала не сразу."

"Святой Михаил сказал мне, что святая Екатерина и святая Маргарита будут приходить ко мне, и чтобы я поступала по их совету, и что они назначены руководить мною и давать мне советы о том, что я должна делать; и чтобы я верила тому, что они мне скажут, и что это было по повелению Господа."

Культ св. Екатерины и св. Маргариты, занесенный с православного Востока в эпоху крестовых походов, быстро распространился и окреп.

Мученицы, обрученные Христу, обе они почитались как охранительницы девичьей чистоты.

Она и говорила про них: "Мои сестры из рая."

"Я всегда вижу их в одном и том же облике; их лица увенчаны очень богато. Об их одежде я не знаю ничего. Я вижу лицо. Не знаю, есть ли у них руки и другие образные части тела." (стр. 291)

"Они говорили очень хорошо и очень красиво, и я очень хорошо их понимала. Они сказали мне, среди других вещей, что мой король будет восстановлен в своем королевстве, хотят ли того его противники или нет. Они также обещали привести меня в рай; я сама их об этом просила."

"Это Голос прекрасен, мягок и кроток и говорит французской речью." (стр. 292)

"Я целовала землю после их ухода, на том месте, где они были. И когда они уходили, я плакала, мне хотелось, чтобы они взяли меня с собой."

"Никогда я не просила у Господа иной конечной награды, кроме спасения моей души."

Душе Жаннетты "хотелось уйти вместе с ангелами" просто непосредственно от переполнявшей её любви: ударение здесь целиком на любви, а не на награде. (стр. 293)

Этот мотив, уже намеченный св. Людовиком, - служить Богу не ради награды, а "единственно ради любви к Нему" - будет звучать на протяжении всей истории Жаннетты с такой силой, как, кажется, нигде больше во всей истории христианства.

У нее было простое латунное колечко, подаренное ей матерью - францисканское колечко с выгравированным именами "Иисус - Мария". Кроме этих слов, на нем было три креста и никаких знаков. Однажды, "имея это кольцо на пальце", она прикоснулась к св. Екатерине и с тех пор любила на него смотреть. Потому что она и "прикасалась; к своим святым, и " целовала их обеих.

Тогда черноволосая стройная девочка вела их в дом своего отца, требовала - по рассказам свидетелей, - "чтобы их уложили в её постель, а ей разрешили бы уйти на чердак, и, оставшись одна, звала своих небесных подруг и молилась - "вместе с ними молилась" - о том, чтобы "Бог пожалел народ Франции." (стр. 295)

"…Голос мне сказал, что мой приходво Францию необходим. Я отвечала, что я всего только бедная девушка и не умею ни ездить верхом, ни сражаться."

Но Голоса "повторяли мне по два, по три раза в неделю, что я, Жанна, должна идти во Францию и чтобы мой отец ничего не знал о моем уходе."

"Ступай в Вокулер к Роберту де Бодрикур и потребуй от него людей, которые сопровождали бы тебя в дороге."

На Вознесение 1428 года (в середине мая) она явилась в "большой зал" Вокулерского замка. (стр. 295)

Шестнадцати летняя девочка "в бедном красном крестьянском платье искала разговора только с самим Бодрикуром, представителем короля. "Раньше я его никогда не видела, но сразу его узнала, потому что Голос сказал мне: Вот он!"

И в этот момент она вступила на путь, с которого больше не сойдет никогда.

По словам одного из свидетелей этой сцены, её будущего соратника Бетрана де Пуленжи, она сказала Бодрикуру:

"Я пришла к вам от Господа моего, чтобы вы дали знать дофину, что он должен держаться и избегать сражений с врагом до середины будущего поста, когда Господь мой поможет ему. Королевство принадлежит не дофину, а Господу моему. Но воля Господа моего - поручить это королевство дофину. Он сделает его королем, несмотря на его врагов, и я поведу его к помазанию."

"Кто твой господин?" - переспросил Бодрикур.

"Царь Небесный", - ответила она.

"Мне было сказано несколько раз, что, по словам моего отца, ему приснилось, что я уйду с солдатами… Я слышала от моей матери, что отец говорил моим братьям: "Если такое дело случится, вы должны её утопить, а не то я сам утоплю её своими руками." (стр. 296 - 297)

… он решил выдать её за муж и этим способом выбить дурь из головы.

… никакие уговоры и угрозы на неё в этом отношении не действовали.

Парень, которого ей прочили в женихи, счёл себя обманутым и подал на неё в церковный суд. Дважды она ездила в Туль на разбирательство этого дела, одна, вопреки воле родителей.

"Мои Голоса говорили мне, что я выиграю этот процесс."

"Голос говорил мне, чтобы я шла во Францию, и я не могла больше оставаться там, где была; и ещё голос говорил мне, что я сниму осаду Орлеана". Ведения участились в это время, стали более яркими, чем когда-либо, и говорили ей: "Чего ждешь ты? Почему не идешь по пути, который предназначил тебе Царь Небесный? Без тебя гибнет Франция, разоряются города… Царь Небесный повелевает. Не спрашивай, как это будет. Раз это воля Божья, она будет и на земле."

"Мои Голоса не приказывали мне молчать о них, но я очень боялась о них говорить, из страха перед бургиньонами, как бы они не помешали моему путешествию, а в особенности я боялась, что бы мне не помешал мой отец. Отец и мать всячески старались меня охранять и держали меня в большой строгости. Я их слушалась во всем, кроме истории с процессом в Туле насчет брака… Мои Голоса предоставили мне самой решать, скажу ли я отцу и матери или скрою от них… Голоса ничего не имели против того, чтобы я им сказала… но я сама не сказала бы им ни за что."

"Мои родители чуть не лишились чувств, когда я ушла в Вокулер… Но я должна была уйти, раз это повелевал Бог. Если бы у меня было сто отцов и сто матерей, если бы я была королевской дочерью, я ушла бы тоже."

… в 1476 году, она попросила свою тетку Авелину, тетку Лассара, которая ждала ребенка: "Если родится девочка, назовите её Екатериной в память обо мне", - её хотелось всеми способами проявить свою любовь к небесной подруге св. Екатерине. (стр. 297 - 298)

25 марта, по случаю совпадения Благовещения и Страстной пятницы, должны были состояться грандиозные торжества у одной из величайших святынь Франции - чудотворной статуи Божией Матери в Ле - Пюи. Там, в историческом центре Франции, в центре сопротивлявшейся зоны, сотни тысяч паломников поклонялись древнему изображению, "черному, но прекрасному". Церковь знала, что это изображение более древнее, чем само христианство, и приписывали его пророку Иеремии. В истерзанной стране люди с рвением, может быть, еще не бывалом тянулись к кроткой Царице Небесной. Арманьяки лично Карл VII особо чтили Божию Матерь в Ле-Пюи как "свою" святыню. (стр. 299)

Она каждый день поднималась в часовню замка, чаще всего к ранней обедне.

Мальчик, прислуживающий в часовне и впоследствии ставшем священником в Вокулере, подсмотрел, как она молилась на коленях перед Пресвятой Девой, "то пав ниц, то подняв лицо". Он стал говорить, что эта девушка святая. Начинала идти молва. (стр. 300)

Однажды она встретила арманьякского офицера Жана де Нуйонпона, бывавшего незадолго перед тем в Домреми и знавшего её семью. Это был человек лет тридцати, родом из Меца (отчего ему иногда давали кличку Мецкий). Принадлежала к мелкому дворянству, он с ранней молодости воевал под знаменами французской монархии и к концу двадцатых годов, хотя и не будучи еще рыцарем, стал играть довольно заметную роль в арманьякском бастионе на берегу Мезы.

Она его прервала: "Я пришла сюда в королевскую палату сказать Бодрикуру, чтобы он провел меня или велел провести к дофину. Он не верит не мне, ни моим словам. А я должна быть у дофина до середины поста, хоть бы мне пришлось для этого истереть ноги до колен. Ни короли, ни герцоги, ни дочь короля Шотландии - никто на свете не спасет королевства французского, которое не получит помощи иначе как через меня. Я предпочла бы прясть на глазах у моей матери, это для меня совсем непривычное дело, но я должна идти, должна сделать это, потому что так угодно Господину моему".

Было что-то "воодушевляющее в её словах, - говорит Нуйонпон, - меня охватывала такая к ней любовь, которая, мне кажется, была Божией". Он подумал, взял её руку, вложил в неё свою, как делали вассалы, присягая своему сюзерену, и сказал: "Так вот, я, Жан де Нуйонпон, я обещаю тебе, девушка, что с Божией помощью я проведу тебя к королю". (стр. 301)

Нуйонпон на свои деньги купил её одежду, какую носили пажи. Число людей веривших в её признание, росло: какие-то вокулерские жители, сложившись, купили ей второй такой же костюм. Когда она пришла к королю, на ней были куртки, штаны, короткая шерстяная юбочка до колен и круглая шапочка, все черного света (цвет кстати сказать, случайный, в данном случае она взяла то, что ей давали, а сама, напротив, любила светлые и яркие цвета).

Штаны прикреплялись к куртке посредством шнурков с крючками, по паре крючков на каждом шнурке; их продевали в особые отверстия куртки. Обычно носили от шести до десяти пар крючков. Но Жанна желала иметь полную гарантию против всех неожиданностей и всегда требовала, чтобы у неё двадцать пар. (стр. 302)

Она стригла волосы "под горшок", тоже как у пажей или у францисканов.

"Я неизбежна должна было сменить свою одежду на мужскую… И раз я сделала это для того, чтобы служить Господу, я не считаю, что поступила плохо. Эта одежда не обременяет моей души!" А так как она, по всей вероятности, имела некоторое представление о житиях своих небесных подруг, то это тем более не должно было её смущать: о св. Маргарите в "Золотой Легенде" рассказывается, что она убежала из дому, "остригши волосы и переодевшись мужчиной".

Множество современников говорят в один голос, что она ездила верхом с необыкновенной легкостью и грациозностью. (стр. 303)

О её внешнем облике мы знаем лишь из немногих отрывочных упоминаний современников. Красивая, хорошо сложена, и высокая грудь, привлекательное лицо - так говорят люди, видевшие её постоянно и близко. Некоторые упоминают её постоянно и близко. Некоторые упоминают её постоянно и близко. Некоторые упоминают её черные волосы. Итальянец Филипп Бергамский, писавший во второй половине столетия со слов людей, видавших её при дворе, подтверждает, что она была черноволосая. Он же говорит, что она была небольшого роста. На основании данных сохранившегося счета за одежду, заказанную для неё герцогом Орлеанским, Арман довольно правдоподобно определяет её роста один метр и пятьдесят семь - пятьдесят девять сантиметров.

К слабому, обездоленному наследнику французского престола, преданному родной матерью, у неё было материнское чувство.

Жанна же, сделав Бога высшим предметом своей женской любви и отказавшись от счастья иметь собственных детей, разрывалась от жалости и к дофину, и ко всему множеству "добрых людей", которые " все, начиная от семилетних детей, должны были погибать злой смертью", и к сиротам всех монастырских приютов, какие попадались ей на пути, и к раненым солдатам, французским и английским, и ко всему своему народу, и ко всем "бедным людям" во всем мире. И могло быть, что в силу этих неисчерпаемых и преображенных свойств своей материнской природы чистейшая семнадцатилетняя девочка хотела быть в Духе Святой "мамой" всем тем, кто исторически несет ответственность за сохранность жизни людей. (стр. 304,305,306)

Мужчины инстинктивно склонялись перед чистотой этой девушки.

Она реагировала, как молния, как Афина Паллада, то есть приложением рук, если кто-либо из них позволял себе намек на что-нибудь лишнее.

Жанна была красивой и очаровательной девушкой, и все встречавшиеся с ней мужчины это чувствовали. Но это было чувство самое подлинное, что есть самое высокое, преображенное, девственное, возвращенное в то состояние "Божией Любви", которое отметил Нуйонпон у себя самого. (стр. 306-307)

Её экстазы протекали как бы вне времени, в обычной деятельности, но без отключения от последней. Она слышала свои Голоса среди боевых действий, но продолжала командовать войсками; слышала во время допросов, но продолжала отвечать богословам. Об этом может свидетельствовать и её жест, когда под Туреллями она вырвала из раны стрелу, перестав ощущать физическую боль во время экстаза. И надо добавить, что она отлично умела определять свои Голоса во времени: в такой-то час, когда звонили в колокола. (стр. 308)

Жанна "устанавливала контакт" в любой момент и, по её словам, безошибочно, посредством просто короткой молитвы Богу. (стр. 309)

Прием у короля состоялся 25 или 26 февраля. Она шла в озарении, окруженная своими видениями: "Я Была в своей комнате у одной женщины недалеко от Шинонского замка, когда ангел пришел. Тогда вместе пошли к королю, он и я. И с ним были другие ангелы… Час был поздний".

"Когда я вошла в палату моего короля, я узнала его среди других по указанию моих Голосов."

Подойдя к Карлу VII, она встала перед ним на колени и произнесла: "Благородный дофин, меня зовут Девой Жанной. Я прислана к вам Царь Небесный через меня, что вы будете помазаны и венчаны в Реймсе и будете наместником Царя Небесного, Который есть Король Франции." А затем попросила разрешения поговорить с ним без свидетелей.

Разговор продолжается долго - "два часа". (стр. 311)

Карл VII, отвергнутый своей собственной матерью, Издерганный, невезучий и бессильный, начинал сомневаться в своем наследственном праве.

"Ангел сказал моему королю, чтобы меня допустили до дела и что страна стазу же получит облегчение." (стр. 313)

И она спешила сделать максимум того, что могла. По словам герцога д'Алансона, она уже в эти первые дни сказала короля: "Я провижу год или немного больше - надо думать о том, как использовать этот год".

Все её служение, от её официального признания до костра, продолжилось около трех лет, из которых её активная деятельность до плена - год и месяц.

"Я сначала просила (противник) об установлении мира; а если мира не хотели, я была готова сражаться." Каждый день (это говорят несколько свидетелей) она умоляла короля собрать Войска и отправить её с ними в Орлеан. Вместе этого её отправили в обратном направлении, в Пуатье, для дальнейшего рассмотрения её дела. (стр. 315)

"Во имя Божие я пришла в Пуатье не для только, чтобы показывать знамения.

Отведи меня в Орлеан - тогда я покажу вам те знамения, для которых я послана". (стр. 316)

Она никогда не остается праздной и если не молится, то всегда заняты чем-то другим: помогала возиться с хозяйством или садилась за рукоделие.

Однажды. именно в Пуатье, священник, испытывая её, хотел дать ей вместо причастия неосвященную облатку, а она сразу почувствовала обман и сказала: "Это не тело моего Господа". (стр. 317)

На знамени Жанны - Христос с пронзенными руками и ногами, но теперь уже "держащий мир". Символика Царства Христова это, тем самым, символика преображения мира Духом Святым. Уже то самое братство иезуитов, которое за шестьдесят лет до Дева положило на Западе начало культу имени Иисусов и своей эмблемой избрало общеизвестный символ Святого Духа: белого голубя, как у Жанны. Лилия (любимый цветок Иисуса Христа, сколь можно судить по евангельским текстам) также появляется в мистической литературе средних веков как символ Царства Духа. Лилия же и символ милосердия.

И голубь, и лилия, и белый и синий цвета - это чистота, чистота всяческая как дар Святого Духа. (стр. 318)

Перво-наперво она написала письмо английскому королю и различным герцогам, занявшим чужую землю.

"Иисус, Мария. Король Англии и вы, герцог Бедфордский (следует имена других знаменитых военачальников того времени), покоритесь Царю Небесному, верните Деве, посланной сюда Богом, Царём Небесным, ключи всех славных городов, которые вы взяли и разграбили во Франции. Она здесь и пришла от Бога, чтобы вступиться за королевскую кровь. Она готова немедленно заключить мир, если вы хотите признать её правоту, уйдя из Франции и заплатив за то, что её захватили.

Если вы так не сделаете, то я - военачальник и в любом месте буду нападать на ваших людей и заставлю их убраться вон, хотят они этого или не хотят. А если они не захотят слушаться, я прикажу всех убить; я здесь послана от Бога, царя Небесного, Душой и телом, чтобы изгнать всей Франции. А если они захотят послушаться, я пощажу их. И не думайте, что выйдет как-нибудь иначе, потому что вам никак не удержать владычество над Французским королевством - королевством Бога, Царя Небесного… но владеть им будет им будет король Карл, Истинный наследник; потому что такова воля Бога, Царя Небесного… (стр. 319-320)

Был страстной вторник 1429 года; и именно тогда началось стоивший ей сто франков, и держала в руках белое знамя, на котором приказала написать образ Христа-Судии.

Обычно она "брала знамя в руку, когда отправлялась сражаться, чтобы не убить кого-нибудь", а мечом только защищалась и отражала удары.

Однако не нужно думать, что её роль была чисто символической, что она была для войска чем-то вроде талисмана: она была поистине выдающимся военачальником и имена так её воспринимали окружающие. Она определяла стратегию военных действий, возглавляла войска во время штурма, оставалась непреклонна, когда другие хотели обратиться в бегство, приходила в ярость, когда её приказания не исполнялись.

Дева дала четыре обещания от имени Бога: что Будет снята осада с Орлеана, что дофин будут посвящен и коронован в Реймсе, как и его предшественники, что город Париж, в то время находившийся в руках англичан, будет возвращен Законному королю Франции и что герцог Орлеанский, бывший тогда в плену у англичан, вернется на родину.

Когда, обойдя англичан, Жанна вошла с войском в окруженный город, ликование было неописуемым. (стр. 320)

Невозможно перечислить здесь все сражения, которые за ним последовали: мы можем лишь упомянуть о триумфальной встрече с дофином после победы под Орлеаном, о других военных кампаниях при Луаре, наконец, о походе к Реймсу, где Карл наконец был коронован. (стр. 321)

В конце церемоний Жанна, плача, наклонилась, чтобы по обычаю обнять колена короля, говоря ему: "Любезный король, отныне совершилась воля Божия".

"Никто не мог смотреть на них без великого волнения".

Во время сражений Жанна как бы возродила священные законы рыцарства: перемирие в праздничные дни, категорический запрет на грабеж и насилие по отношению к мирному населению, постоянное стремление самих солдат вернуться к практике общей молитвы, участие в церковных таинствах, нравственная и физическая чистота.

Солдаты, даже самые неотесанные, следовали её духовным путем. Это Была единственная армия того времени, которая не везла с собой тех, кого называли " дочерями полка".

В те времена о новостях узнавали прежде всего от итальянских банкиров, у которых были корреспонденты по всей Европе. (стр. 322)

"Один англичанин по имени Лауренс Трент, человек честный и здравомыслящий, пишет: …Её бесспорная победа в дискуссиях с профессорами богословия наводит на мысль о святой Екатерине, спустившейся на землю. Многие рыцари, слыша, какие доводы она приводит и какие великолепные слова произносит каждый день, считают, что это великое чудо".

В Италии герцогиня Миланская Бона Висконти обратилась к Жанне с просьбой помочь ей вернуть свое герцогство, а один знатный житель города Асти послал Филиппу Висконти сочиненную им поэму о пастушке из Домреми.

Уже во время праздничного пира по случаю посвящения короля придворные начали плести интриги, создавать группировку, готовить предательство.

Сначала у Девы было лишь смутное горестное предчувствие. Она говорила одному из друзей: "Да Будет угодно Богу, Творцу моему чтобы теперь мне было позволено удалиться, оставить оружие и идти прислуживать отцу и матери, пася овечек…" (стр. 323)

Так делу Жанны был положен грустный конец, хотя самое главное было сделано, Англичанам пришлось навсегда отказаться от намерения покорить Францию, и история пошла по иному пути, чем тот, который они себе представляли и почти осуществили.

Она продолжала мужественно сражаться в мелких стычках и сражениях третьестепенного значения.

Жанна говорила: "Я не боюсь ничего, кроме предательства".

И её предали: когда при защите Компьеня она великодушно осталась с немногочисленными верными ей солдатами отражать натиск врага, чтобы позволить войску вернуться в город, капитан крепости приказал поднять подъёмный мост, отрезав её.

Её схватили с " большей радостью, чем если бы взяли пятьсот солдат", по словам хрониста. А один бургундский (то есть "вражеский") солдат, присутствовавший при этом, сказал, что капитан, принявший меч Жанны, который проволокли по земле в знак сдачи, был "так рад, будто взял в плен короля".

Так начался второй акт драмы Жанны д'Арк, который длится, как и её боевая эпопея, немного более года. Она была в плену у бургундцев, но её оспаривали англичане и господа из парижского университета. её перевозили с места на место, из тюрьмы в тюрьму. Бургундцы считали вполне возможным, что король КарлVII захочет выкупить Деву, но король не захотел. Тогда её продали англичанам за десять тысяч франков. "Я предпочла бы умереть, чем попасть в руки англичан", - говорила Жанна. (стр. 324-325)

Началась её вторая война, также полна сражениями, которые она вела, находясь в тюрьме в ужасных условиях, с цепями на ногах, днем и ночью под наблюдением трех грубых и пьяных стражников.

В конце концов она попала в руки епископа Бовэ, который под надзором Англии должен был судить её по подозрению в ереси. Если бы ему это не совершенно ясно, что Жанна должна была быть опорочена и умереть

Только доказав, что Жанна не была послана Богом, англичане могли вновь надеяться покорить Францию. (стр. 325)

Жанну судил суд, состоявший из внушительного числа людей с солидной богословской подготовкой, хотя только двое из них могли принимать решения: епископ Пьер Кошон (чья фамилия звучит весьма двусмысленно - "свинья") и инквизитор-доминиканец. Последний принимал участие в судебном процессе против своей воли.

"Для меня Бог и Церковь едины, здесь не нужно создавать трудностей, разве есть какая-нибудь трудность в том, чтобы они были едины!" (стр. 326-327)

"Я полностью препоручаю себя Богу и нашему Святейшему отцу Папе".

Ей сказали, что Папа слишком далеко.

"Без благодати Божией я не смогла бы сделать ничего".

"Если я не нахожусь в состоянии благодати, да дарует мне его Бог; а если я в нем нахожусь, да утвердит меня в мире, если бы знала, что не нахожусь в состоянии благодати Божией".

"Я добрая христианка, крещеная, как положено, и умру как добрая христианка. Что касается Бога, я Его люблю, служу Ему, я добрая христианка и хотела бы помочь Церкви и поддержать её всеми своими силами". (стр. 328)

В тюрьме Жанне постоянно приходят Голоса. "И они мне даже очень нужны". "Я бы умерла, если бы не Голос, ободряющий меня каждый день", - говорила она.

Её вера неукротима, неподвластна никакой идеологии кристально чиста, не затуманена и совершенно бесхитростна, что отражается в её молитве:

"Кротчайший Господи, в память о Твоих Святых Страстях, прошу Тебя, если Ты любишь меня, открой мне, как я должна отвечать сим церковным служителям. Что до одежды, то я её приняла по воле Твоей, но не знаю, каким образом должна расстаться с ней. Да Будет Тебе угодно вразумить меня".

Днем ноги её были в кандалах, ночью же, чтобы Жанна не могла двигаться, путы прикрепляли к деревянной колоде. (стр. 329)

Нравы охранявших её английских солдат соответствовали тому времени.

Потому ей нужно было мужское платье, хорошо подогнанное и крепко завязанное. Трудно было в таких условиях оставаться Жанной-Девой.

Жанна согласилась вновь надеть женскую одежду при условии, что её переведут в церковную тюрьму, где она бы находилась под защитой. Ей это обещали. Она оделась по-женски, но её отправили в тот же карцер с теми же солдатами. Она снова одела мужскую одежду, и никто не воспрепятствовал ей это сделать.

Согласие вновь надеть женскую одежду, была представлена как отказ от миссии, по её словам, полученной от Бога, а возвращение к прежним заблуждениям.

Наказанием, предусмотренным за возвращение к ереси с ведьмовству, было сожжение на костре.

Утром 30 мая она скажет тому, кто её осудил: "Епископ, я умираю по вашей вине!…Взываю к Богу через вас!"

Начались последние приготовление На неё надели её подвенечное платье - длинную полотняную рубашку, густо пропитанную серой. (стр. 330-331)

Николай Миди произнес проповедь на текст апостола Павла: " Страдает ли один член, страдают с ними все" (1 Кор 12. 26). Объяснив, что она и есть гниющий член, от которого идет зараза по телу Церкви, он кончил ритуальной фразой: "Ступай с миром, Церковь ничего больше не может сделать для тебя и передает тебя в руки светской власти".

"Жанна, на коленях, начала молиться Богу с великими рвением, с явным сокрушением сердечным и с горячей верой, призывая Пресвятую Троицу, Пресвятую Деву Марию и всех святых, некоторых называя поименно; смиренно попросила прощения у всех людей, какого бы состояния они ни были, у друзей и у врагов, прося всех молиться за неё и прощая все зло, какое ей сделали". Жанна стала молиться. И уже нельзя было зажать ей рот, когда она призывала архангела Михаила, потому что призывать архангела Михаила ни один церковный трибунал не мог запретить никому; и нельзя было сказать, что она ожесточилась в гордыне, потому что она со слезами просила всех людей простить ей всё, в чем она могла быть перед ними виновна. То, что было всегда основным импульсом её жизни ("простите друг друга, от всего сердца, полностью, как должны настоящие христиане"), то, отчего она плакала над мертвыми обоих лагерей, "будто то друг или недруг", теперь поднялось в ней в последнем порыве. Простив всем все она всех просила простить и её, потому что она-то была христианкой. (стр. 332-333)

"Каждый раз, когда тлетворный яд ереси упорно присасывается к одному из членов Церкви… нужно бдительно следить за тем, чтобы губительная зараза этой скверны не распространились по другим частям мистического Тела Христова… Посему мы… объявили справедливым приговорам, что ты, Жанна, известная под прозвищем "Дева", впала в различные заблуждения и многие преступления раскола, идолопоклонства, призывания демонов и многочисленных иных злодеяний… В виду того, что… после отречения от твоих заблуждений… ты впала опять в эти заблуждения и в эти преступления, как пес возвращается к блевотине своей… мы объявляем, что, в качестве сгнившего члена, ты должна быть извергнута из единства Церкви, отсечена от её тела и должна быть выдана светской власти; и мы извергаем тебя, отсекаем тебя, оставляем тебя, прося светскую власть вынести над тобой умеренный приговор, не доходящий до смерти и до повреждение членов" (последняя фраза обязательно фигурировала во всех приговорах о передаче в руки светской власти и во всех случаях означала сожжение на костре).

После этого Кошон удалился вместе со всем трибуналом, ибо "Церковь ненавидит кровь".

Она просила дать ей крест. Услыхав это, английский солдат сделал из палки маленький деревянный крестик и подал её; она благоговейно взяла его и поцеловала, хваля Бога и взывая к Нему, и спрятала этот крест на груди под одеждой.

" Потом она начала кричать "Иисус" и призывать архангела Михаила". "И до смерти продолжала кричать: "Иисус".

"Парижский Буржуа" говорит только, что "вся одежда сгорела", прежде чем она умерла. По словам врачей, - это самая страшная боль, какую может испытать живой организм (она потом становится меньше, по мерее уничтожения тканей).

В это самое мгновение английскому солдату, стоявшему у подножия костра и на пари глумившемуся над нею показалась вылетевшая из пламени белая голубка. Ему стало дурно; через несколько часов, когда его откачали в кабаке, он каялся перед английским монахом - доминиканцем в том, что надругался над святой. (стр. 333-334-335)

На площади было около десяти тысяч человек, и почти все они плакали.

Только через несколько часов костру дали погаснуть.

А когда все кончилось, по словам Ладвеню, "около четырех часом по полудню", палач пришел в доминиканский монастырь, "ко мне, - говорит Изамбар, - и к брату Ладвеню, в крайнем и страшном раскаянии, как бы отчаиваясь получить от Бога прощение за то, что он сделал с такой, как он говорил, святой женщиной". И он рассказал еще им обоим, что, поднявшись на эшафот, чтобы всё убрать, он нашел её сердце и иные внутренности несгоревшими; от него требовалось сжечь всё, но, хотя он несколько раз клал вокруг сердца Жанны горящий хворост и угли, он не мог обратить его в пепел" (тот же рассказ палача передает со своей стороны и Массье со слов заместителя руанского балльи). Наконец, пораженный, "как явным чудом", он перестал терзать это Сердце, положил Неопалимую Купину в мешок вместе со всем, что осталось от плоти Девы, и мешок бросил, как полагалось, в сену. Нетленное сердце ушло навсегда от человеческих взоров и рук.

Прошло Двадцать пять лет и наконец - после процесса, на котором были заслушаны сто пятнадцать свидетелей Была и её мать), - в присутствии папского легата Жанну реабилитировали и признали возлюбленнейшей дочерью Церкви и Франции. (стр. 336)

"Я прошу, чтобы меня отправили к Богу, от Которого я пришла".

Всей своей короткой судьбой Жанна д'Арк, "земной ангел и небесная девушка", вновь и с небывалой силой объявила реальность Бога Живого и Небесной Церкви.

В 1920 году по Рождестве Христовом, на четыреста девяностом году после Костра, Римская Церковь причислила её к лику святых и признала истиной её миссию, исполняя которую, она спасла Францию от англичан и бургунцев. Хотя нужно отметить, что она была канонизирована совсем не как мученица, невинно сожженная на костре, потому что она пострадала не за веру, но Была приговорена к казни из политических соображений. Она была канонизирована за послушание, с которым исполнила миссию, полученную от Бога, и с оружием в руках спасла Францию. (стр. 337)